Неподалеку от нашего дома были продуктовые склады, а мыши для них враг номер один. Время от времени мышей травили. Отравленные мыши, прежде чем подохнуть, разбегались из складов кто куда. Так как двигались они уже плохо, их легко было поймать, местные кошки ловили их прямо на улице, ели и травились. Поэтому на всей окружающей территории не было старых котов, кроме одного, который мышей не ловил и не ел. Возможно, он в молодости тоже отравился, но выжил, а урок запомнил, и это спасало ему жизнь в дальнейшем.
Он был ничей, жил сам по себе. Поскольку мышей не ел, промышлял воровством и достиг в этом большого искусства. Мог открыть крынку с молоком, снять крышку с кастрюли, развернуть сверток. Был осторожен, но одновременно нагл в своих грабительских набегах. В лицо его знали все и, по возможности, гоняли. Он мог залезть через форточку в любую квартиру первого этажа, и в некоторые на втором этаже, используя для этого водосточные желоба. Он прекрасно знал ходы и лазы как на крыше, так и под домом. Мог, не вылезая, обойти все подполы и проверить, чем можно поживиться. Бывал он и в нашем подполе, и это именно из-за него мы водружали на крышки с кастрюлями тяжеленные камни, чтобы нельзя было их открыть. Был он серого цвета, несколько замызганный, поскольку везде лазил. Уши у него по краям были оборваны до бахромы в бесчисленных драках с котами, один из нижних клыков сломан, наверно, тоже в драке. На морде были шрамы. Он был самый старый в округе, самый крупный и, до поры, самый сильный. Местные жители были убеждены, что он отец всех прочих кошек на нашей территории.
Людям он не доверял, ни к кому не подходил и не позволял не то, что погладить себя, а даже приблизиться, сразу уходил, убегал, исчезал. Как-то получилось, что мы стали его прикармливать. Сначала на веранде ставили кошачью мисочку с молоком, кашей или еще чем-то с обеденного стола. Он появлялся быстро съедал все, настороженно оглядываясь, и мгновенно исчезал, одним прыжком перемахнув через барьер. Иногда миска стояла полная по несколько дней. Еду обновляли, но кот не появлялся. Постепенно он привык, что на этом месте всегда есть еда, и если случались трудности с добычей пропитания, приходил подкрепиться. Взаимопонимание развивалось медленно. Как-то придя, он обнаружил миску пустой, обычно он в таких случаях сразу исчезал. Но тут кто-то из нас, мама или я, заметили его и сказали: "подожди, сейчас наложим". Слов он, естественно, не понял, но увидел, что взяли миску и ушли с ней в дом. Он не убежал сразу, а остался подождать, может быть, был очень голоден. Когда вынесли полную миску, подошел к ней только после того, как человек отошел на безопасное, с его точки зрения, расстояние. В другой раз его позвали в дом, держа миску в руках, и поставили ее на обычное место, около печки. Дверь на улицу была открыта, он с большой осторожностью, поминутно оглядываясь, перешагнул порог, подошел к миске, поел и исчез. Постепенно он привык, что это не опасно. Как-то, когда он ел у печки, дверь закрыли, так как было уже не жарко. Он бросил недоеденную еду, кинулся к двери, толкнул лобастой головой, поскреб лапой, оглянулся тревожно, мяукнул. Мяуканье у него оказалось неожиданно нежным для такого сурового зверя. Он, собственно, не мяукал, а произносил один прерывистый звук тонким голосом. Что-то вроде: "а-а-а-а". Дверь ему тут же открыли без лишних слов. Он понял, что это не ловушка, не насилие. Следующий раз, когда дверь закрыли, он доел все и только потом попросился у двери, уже не толкая ее. Дверь опять открыли. Постепенно он сал мяукать и снаружи, когда приходил поесть, но в доме не оставался, поев, сразу уходил. Никто его и не заставлял. За такие манеры мы назвали его Дикий, сокращенно Дик. К имени своему он привык далеко не сразу, должно быть его давно никто никак не звал.
Дальнейшее сближение было для него, по-видимому, вынужденным. Пришла зима, начались суровые морозы. Он стал оставаться ночевать. Место себе выбрал сам, на сундуке у печки. Как раз с этой стороны у печи была расположена обогревательная стенка с дымоходом внутри. Когда печь с вечера протапливали, стенка раскалялась так, что нельзя было дотронуться. Тут-то он и устраивался, сначала свернувшись калачиком, а по мере прогревания переворачивался на спину и раскидывал все лапы. Постепенно не только он, но и я привык к его присутствию и решил, что он уже домашний. Попробовал погладить, он тут же ударил меня лапой, оцарапал, соскочил с сундука и попросился наружу. Я его выпустил и долго не трогал. Все же года через полтора он, хотя и с неудовольствием, терпел, если его слегка погладить между ушами. Иногда он просился в дом из подпола, мы открывали люк, и он впрыгивал.
Значит, он ориентировался, где чей подвал. Летом ходил через форточку, которая была всегда открыта. Воровские свои привычки он у нас почти не проявлял, незачем было, так как всегда кормили. Исключение составляло только мясо. Когда мама резала сырое мясо, кошкам всегда доставались обрезки. Он ходил вокруг нее кругами с задранным хвостом и тянул свое жалобное "а-а-а-а". Об ноги, однако, не терся. Или забирался на стоящий около стола стул, выставлял голову над поверхностью стола и не отрываясь смотрел на лежащее на разделочной доске мясо. Он быстро усвоил слово "нельзя". Но мясо!! Это было выше его сил. Сидя на стуле, он потихоньку поднимал лапу и начинал тянуть ее по направлению к нарезанным кускам. При оклике "нельзя" прижимал уши, прищуривал глаза, но лапу не убирал, приходилось слегка хлопнуть по лбу. Лапа убиралась, но голова по-прежнему торчала над столом, не в силах отвести глаз.
Однажды, это было летом, мама положила кусок мяса на разделочную доску на столе и повернулась к плите. Дик, уже сидевший на стуле, мгновенно прыгнул на стол, схватил зубами кусок и спрыгнул на пол. Мясо звучно шлепнулось на доски пола. Мама оглянулась и, закричав, бросилась в погоню. Дик, волоча явно тяжелый для него кусок, размером чуть ли не с него самого, пробежал в соседнюю комнату, запрыгнул с мясом на подоконник и исчез. Мы подивились его силе, но остались без борща. Не появлялся он несколько дней, знал свою вину. Не зря говорят, знает кошка, чье мясо съела. Появившись же снова, как ни в чем не бывало, прошел к своей миске. Задним числом мы его не наказывали. Он и сам знал, что поступил нехорошо, но МЯСО! Да и мы сами, всегда ли можем держать себя в руках, когда очень хочется?!
У Дика появился сильный соперник. Он стал частенько приходить с надорванными ушами, покусами, которые зализывал, лежа у печки. Однажды пришел с раной на спине. Был выдран клок шерсти вместе с кожей величиной с пятак. Это место заживало долго и потом заросло белой шерстью. То, что драки происходили постоянно, показывало, что Дик не в состоянии одолеть противника, но пока и сам не уступает. Было такое впечатление, что он приходил после схваток в подавленном состоянии. Можно было предположить, что его бьют. Скоро я узнал, кто соперник. Им оказался бело-черный котик, живший на втором этаже. Вполне вероятно, что он приходился Дику сыном. По размеру он уже почти сравнялся с Диком, но был еще молод и неопытен, поэтому пока уступал ему, однако чувствовалось, что это дело времени. Дик старел, а новый король наливался силой. Время пришло на следующее лето. Я был свидетелем их схватки. Молодой кот за это время еще вырос и уже на глаз превосходил Дика размерами и толщиной. Они встретились, что называется, на узенькой дорожке - на водосточном желобе. Деревянный желоб был подвешен на проволочных петлях несколько ниже края крыши. На некотором расстоянии под ним был подвешен второй такой же желоб. Они были сделаны, чтобы уменьшить разброс падающей с крыши струи и ослабить ее удар. На земле стояла бочка, в которой скапливалась вода и могла быть использована в противопожарных целях. Подбадривая себя боевыми кличами, распушив шерсть и изогнув спины, чтобы казаться больше, коты стали сходиться. Когда коты уже стояли нос к носу, не переставая завывать, молодой быстрым ударом передней лапы сбросил Дика с желоба. Как мы бы сказали, хук справа. Дик успел ухватиться за край желоба и повис на одной лапе, сделал попытку подтянуться, но противник возвысил завывание. Стало ясно, что он не даст Дику взобраться обратно. Продолжая висеть на одной лапе, Дик посмотрел вниз, оценивая обстановку, потом отцепился и, пролетев метра три, упал на нижний желоб. Прошел по нему до нижнего конца, время от времени подвывая без энтузиазма, спрыгнул на перила крыльца, потом на землю и ушел. Легкость, с которой молодой кот расправился с Диком, ясно показывала, что теперь он король.
Когда пришла пора уезжать, мы пытались договориться с соседями, чтобы взяли его на содержание, но все отказались. Старый, неприветливый, вороватый Дик никому не был нужен и оставался без крова и заботы. Жалко было до слез, ведь он уже начал отмякать.