Часть 1.

Глава первая,

в которой Йорген, король Малайзии, предсказывает мое будущее

Есть в самом слове “Катманду” что-то необъяснимо притягательное для уроженцев холодной России. Загадочно звучит это слово, чертовски заманчиво и даже, чего греха таить, сексуально. Такие места представляются в сознании не как точки на карте, ведь гораздо ближе и обыденней для нас куда более географически отдаленные Нью-Йорк и Торонто. Нет, Катманду находится на самом краю света, где-то рядом с Тимбукту, Берегом слоновой кости и вечно беспокоящим Гондурасом. Чтобы туда попасть, недостаточно просто купить билет и просидеть полдня в неудобном кресле самолета. Это было бы слишком просто, недостойно такого прекрасного названия. Нет! Чтобы попасть в Катманду, надо пойти на немыслимый риск - бороздить моря и океаны, карабкаясь в шторм по стенающим от ветра мачтам, пересекать на меланхоличном верблюде бескрайние пустыни, или хотя бы послать ко всем чертям надежную работу и отправиться в свободный полет навстречу приключениям, ибо Катманду нельзя познать в жалкие две недели запланированного отпуска. Разве могут они сравниться хотя бы с одним днем свободного странствия?
Итак, жарким апрельским днем самолет мягко коснулся раскаленной взлетно-посадочной полосы аэропорта Трибхуван. Мое путешествие началось. Уже сама табличка с названием аэропорта смотрелась волнительно. Буквы непальского алфавита странные, похожие то ли на руны, то ли на куски замерзшего потрескавшегося льда, столь обычного для этой страны, сочетающей тропическую жару с мертвенным холодом высочайших вершин мира.
У выхода из аэропорта оживленно сновала толпа таксистов. Но мне с ними было не по пути. Скромные денежные запасы следовало тратить мудро, поэтому я счел за благо согласиться на предложение одного из многочисленных зазывал. Эти люди бесплатно доставляют туристов к определенным отелям, а если турист потом решает поселиться в указанном месте, хозяин отеля выдает им комиссионные в размере половины платы за день проживания. Примостившись за водителем на сиденье его мотоцикла, я приготовился к суровому испытанию уличным движением большого восточного города. Осторожный водитель надевает единственный шлем, и мы трогаемся с места. В сущности, его можно понять: туристов в Катманду много, а мотоциклетных таксистов гораздо меньше. Стало быть, их и надо беречь, а если упадет турист - оно и к лучшему: появится шанс неплохо подзаработать у местных врачей.
Несколько минут балансирования (особенно тяжело было удерживать в равновесии на поворотах тяжелый рюкзак) - и вот уже мы въезжаем в Катманду. Город моментально обволакивает плотным одеялом запахов. Здесь и пряности, и ароматы благовоний, и, конечно же, характерный для столицы тяжелый смог. Понять его источник несложно: повсюду дымят огромные индийские грузовики, пыхтят пестрые автобусы, видевшие на своем веку правление не одного короля, и снуют туда-сюда шустрые темпо - чудовищные гибриды мотоцикла и грузовика, в которые легко помещается до десятка пассажиров. Тщетно осторожные японцы вот уже несколько лет пытаются разработать систему безопасного и цивилизованного движения в Катманду. Древний город отторгает светофоры и пешеходные переходы, словно чужеродные тела. Ему больше по душе первозданный хаос. Что толку от светофора, когда огромный бык вальяжно разлегся посередине улицы и упорно не желает уходить? Судя по его самодовольной морде, толстяк явно понимает, что в этой стране является священным животным, пользующимся покровительством на самих верхах, ведь лучший друг всех коров бог Шива даже выше короля, хоть и не намного: изображения королевской четы украшают здесь внутренние покои древних храмов наравне с богами и великими святыми. Тысячи гудков сливаются в один неумолчный рев. Мелькают люди - индийцы и китайцы, бизнесмены и святые люди садху, алчные торговцы и чудовищные уроды, просящие у дороги подаяние. Многие лица прикрыты респираторами и марлевыми повязками - сейчас, в засушливые предмуссонные месяцы, уровень загазованности воздуха особенно велик.
Наконец, жалобно тарахтящий мотоцикл въезжает в Тамель - туристическое гетто города, приют богатых европейцев и веселой молодежи. Для первых здесь есть сувенирные лавки и целая армия полиции, обеспечивающая безопасность, для вторых - многочисленные дешевые бары и дискотеки. Тамель кишит навязчивыми торговцами. С громкими криками “Excuse me, sir!” (я до сих пор ненавижу эти слова), они предлагают вам кучу разнообразного хлама - от браконьерского тигрового бальзама до браслетов и статуэток. Десятки тибетских беженцев продают, безбожно торгуясь, священные реликвии своей родины, уже много лет оккупированной Китаем. На каждом углу любой турист, вне зависимости от возраста и пола, обречен выслушивать навязчивый гнусавый шепот подпольных продавцов дешевого гашиша. Все необходимое для курения можно приобрести в магазинах по соседству - от специальной бумаги для сворачивания косяков до чемоданчиков, содержащих целые портативные лаборатории.
Мы останавливаемся во дворе одного из местных отелей среднего уровня. Хозяин, завидев нового гостя, моментально расцветает и радостно бросается демонстрировать мне самые дорогие номера. Увы, с каждым новым отказом он все более мрачнеет, и на лице его начинают проявляться тяжелые подозрения. Наконец, он напрямую спрашивает меня, из какой я страны. “Россия!” - гордо отвечаю я. Услышав это страшное слово, хозяин моментально стирает с лица остатки улыбки. Она уступает место глубокой скорби. Так безжалостный осенний ветер обрывает лепестки увядающих цветов, так суровый приговор врача лишает пациента последней надежды. Как говорилось в самом помпезном российском фильме, «Он - русский, и это многое объясняет». Хозяин мрачнеет, бледнеет и сразу, не торгуясь, снижает цену в два раза.
Как я вскоре выяснил, в отеле жило около двух десятков человек. Были здесь скучающие американцы, вот уже месяц не покидавшие Катманду из-за угрозы встреч с бандитами за чертой города, молодые задумчивые европейцы, проводившие большую часть своего времени в Интернете, но самым колоритным обитателем отеля, несомненно, являлся Йорген.
Йорген был большим человеком во всех смыслах этого слова. Массивное тело с многочисленными буграми могучих мышц и жира венчала огромная лысая голова. Его глаза внимательно останавливались на каждом человеке, достойном с точки зрения Йоргена внимания, но никто не назвал бы его взгляд острым. Это был взгляд человека, знающего себе цену. Небрежный, но не рассеянный. Без повышенного внимания, но не упускающий ничего важного. Этот взгляд не резал, как скальпель, а бил, как кувалда.
- Садись! - обратился он ко мне с не терпящим возражений царственным равнодушием. Я возвращался с вечерней прогулки и видел его впервые в жизни. Йорген сидел за столиком кафе в саду нашего отеля. По правую и левую руку от него места были заняты людьми, потягивающими коктейли, но Йорген одним коротким жестом освободил для меня стул. Мне оставалось только подчиниться.
- Коктейль моему другу. Такой, который мне нравится, - коротко приказал Йорген бармену, который незамедлительно начал колдовать над бутылками. Вскоре передо мной очутился бокал пестрой жидкости. Только тогда я обратил внимание на то, что у всех без исключения посетителей маленького кафе были бокалы с совершенно одинаковым коктейлем.
Йорген так и не представился, но его имя незамедлительно шепнул мне улыбчивый человечек, сидевший по правую руку от гиганта. Наконец, тот соблаговолил поинтересоваться, из какой страны я прибыл. Услышав мой ответ, Йорген благосклонно кивнул и поднял бокал, воскликнув:
- На здравье, панэнька!
Впоследствии выяснилось, что из всех славянских стран ему довелось посетить только Польшу, где он проводил свой разнообразный досуг исключительно в женском обществе. Поэтому он был убежден, что данный тост является универсальным для любой славянской компании.
После небольшого обмена репликами я, приободрившись, поинтересовался, кто он и откуда.
- Кто я такой? - воскликнул Йорген, обращаясь с этим вопросом сразу ко всем присутствующим. За столом послышалось шевеление, кто-то коротко хохотнул - вероятно, потешаясь над моей неосведомленностью.
- Кто я такой? - повторил Йорген, повышая голос. Шевеление прекратилось, за столом воцарилась мертвая тишина.
- Я - король! Король Малайзии, этой долбаной страны к востоку отсюда.
Сполна насладившись произведенным эффектом, Йорген продолжил рассказ о своей персоне. Как я понял впоследствии, эта захватывающая тема была лейтмотивом разговоров за столом. Точнее, монологов Йоргена, время от времени прерываемых вопросами окружающих.
Йорген происходил из Германии. О своем прошлом он говорил не раньше десятого бокала коктейля. Речь его все еще была связной, но он начинал повторяться и становился гораздо более патетичным. Тогда Йорген рассказывал о долгих годах своей работы на немецкие спецслужбы, когда он путешествовал по всему земному шару, пока, наконец, злая судьба не забросила его в Японию. Начиная с этого момента, в его голосе неизменно проявлялась глубокая скорбь и даже чувствовались неподдельные слезы, в которых тонуло большинство слов. Судя по тем фрагментам, которые все-таки достигали моего слуха через водную преграду, в Японии Йорген был схвачен якудза, которые в течение нескольких месяцев подвергали его нечеловеческим пыткам, так что после вызволения из плена потребовалась срочная операция, в ходе которой он лишился большей части желудка. Со службой было покончено и с тех пор Йорген работал только на себя.
Его сбережений и полученной от правительства компенсации хватило на то, чтобы основать большой питомник для разведения и дрессировки немецких овчарок. Шло время, дело продвигалось успешно, и Йорген стал задумываться о том, чтобы перенести быстро развивающийся и выходящий за рамки Германии бизнес в страну с более благоприятными условиями для развития. Так он оказался в Малайзии.
Малайзийское предприятие росло бурно, увеличивалось и его влияние в стране. Наконец, Малайзия стала слишком мала для амбиций Йоргена. Он стал основывать филиалы в других странах Востока с дешевой рабочей силой и гибкими законами (или, по крайней мере, гибко мыслящими чиновниками, с которыми всегда можно договориться). Так он оказался в Непале.
Как и у любого уважающего себя короля, у Йоргена была своя свита. Европейцы, американцы, непальцы - каждый вечер они толпились у стола, за которым восседал Его Величество Йорген. Он был щедрым монархом. За все время моего пребывания в отеле мне так и не удалось ни разу заплатить в кафе, поэтому я был вынужден есть в окрестных ресторанах, чтобы не кормиться за счет Йоргена. Каждый раз, когда я садился за стол, меня ждал бокал с неизменным коктейлем. Стоило его опорожнить, как он снова чудесным образом оказывался полным. Йорген платил за всех. Но не только в пирах проявляется королевская милость. Были у него дары и драгоценней.
Однажды я увидел, как непалец, вот уже несколько часов не отходивший от стола, удаляется вприпрыжку, причем источником его ликования явно были не только выпитые коктейли. Как выяснилось, он бежал подавать документы на получение визы. Йорген царственно пожаловал ему работу в своем собачьем питомнике.
Тем вечером мы, отмечая его удачу, изрядно перепились, и я до глубокой ночи спорил с канадцем из свиты Йоргена. Тот упорно доказывал глупому русскому, что Гитлера под Москвой разбили американцы при помощи атомной бомбы.

На следующий день я отправился в Бактапур. Триста лет назад, до объединения Непала, он был одним из городов-государств долины Катманду, наравне с будущей столицей. У него даже были собственный король и королевская резиденция. Однако судьбы двух городов сложились по-разному. Столица развивалась и ширилась, покрываясь сетью асфальтовых дорог и сотнями отелей. А Бактапур задремал. Там, в своем глубоком сне, он так и остался средневековым городом с мощеными камнем кривыми улочками, по которым гуляют утки и свиньи. Рядом с бывшим королевским дворцом сгорбленный горшечник обжигает горшки точно так же, как это делал его прадед сотню лет назад, а самобытный художник расписывает ворота своего дома сценами из жизни Кришны не для того, чтобы заманить богатого туриста, а просто так, для собственного удовольствия. Получить же представление о местном чувстве юмора проще всего, рассматривая деревянную резьбу в храме, посвященном Шиве и его жене Парвати. Неизвестный скульптор с великой любовью и тщательностью изобразил слонов, львов и черепах, занимающихся сексом в миссионерской позе.
Однако вскоре мне пришлось убедиться, что и Бактапур не миновали последние веяния времени. На центральную площадь выкатили ритуальную колесницу, используемую в праздновании непальского Нового года. На этот раз, впрочем, ее убранство несколько отличалось от обычного: она была щедро украшена красным, со всех сторон торчали коммунистические флаги, а под крышей был укреплен мегафон. Когда колесница заняла свое место, небольшая группа местных коммунистов принялась активно украшать самый крупный из местных храмов. Вскоре древние львы и слоны смогли почувствовать себя в качестве коммунистических знаменосцев. Для пущего разогрева толпы на стене одного из местных кафе были оперативно развешаны многочисленные фотографии, изобличающие преступления правящего режима.
И потенциальные демонстранты не заставили себя долго ждать. Со всех сторон на площадь стекались потоки людей. Они скандировали лозунги и размахивали красными флагами, отчего мне сразу вспомнились аналогичные тусовки в Советском Союзе брежневских времен. Площадь загудела, как растревоженный улей.
Следом за демонстрантами стала подтягиваться полиция. Большинство полицейских были вооружены бамбуковыми палками. В ход их пускать, впрочем, никто не торопился. Полицейские мирно сидели в тени. Некоторые из них лениво обменивались шутками с невесть откуда очутившимся в гуще событий садху - индуистским святым странником, путешествующим по свету с посохом и сумой. Садху без особого интереса наблюдал за происходящим на площади сквозь обильные клубы дыма, который даже самый наивный человек едва ли бы спутал с табачным.
Тем временем легкое волнение толпы усилилось до состояния настоящего шторма. Мегафон ревел, рев сотен глоток вторил ему, десятки красных флагов с серпом и молотом парили в воздухе. Туристы, почуяв недоброе, спешно покидали Бактапур. В разгар суматохи мне удалось прорваться на крышу местного кафе и сделать несколько снимков, после чего полицейские вежливо, но строго заставили меня покинуть арену событий.
По пути из города я был атакован несколькими назойливыми таксистами. Отлавливая растерянных туристов, они беззастенчиво лгали им, что весь транспорт парализован забастовкой, начавшейся одновременно с демонстрацией, и предлагали вывезти их за тройную цену (надбавка за риск!) на машине, спрятанной в ближайшем сквере. С трудом избавившись от их преследования, я втиснулся в местный автобус, который благополучно доставил меня назад, в Катманду, подальше от революционно настроенных масс.
 

       

Этим вечером Йорген выглядел особенно довольным. Его дела в Непале были закончены. Через два дня Его Величество готовились отбыть назад, в Малайзию, устроив предварительно для своих приближенных пир с раздачей щедрых подарков.
- Знаешь ли ты, русский, свою судьбу? - внезапно обратился он ко мне.
- Нет, - честно признался я.
Йорген широко улыбнулся:
- Зато я знаю твою судьбу! - торжественно объявил он. - Ты едешь со мной в Малайзию!
И он, не дожидаясь моей реакции, принялся объяснять, что из меня выйдет отличный работник его питомника. Сперва я буду присматривать за собаками, а там - поглядим…
Его пророчеству не суждено было сбыться. На следующий день я собирался покинуть Катманду и отправиться в большой поход вокруг Аннапурны. Йорген воспринял эту новость с истинно королевским равнодушием. В конце концов, он был не только королем, но и философом. Лишь несколько человек из свиты выразили удивление, что кто-то может покинуть отель, не дожидаясь пира с королевскими подарками. Оставленное мною место было моментально занято, и я навсегда распрощался с королем и его приближенными. Предсказание короля не сбылось, моя судьба так и осталась неизвестной. В одном я мог быть уверен: впереди ждет долгая и трудная дорога.

Глава вторая,
в которой путешествие начинается

Ранним утром я принес свои бренные кости на автобусную станцию и застал там самый разгар кипучей деятельности. Толпы народа сновали между многочисленными билетными кассами и автобусами. После целой серии безрезультатных попыток найти англоговорящего непальца, я, наконец, обнаружил в пределах станции небольшую комнатку, в которой размещался пункт помощи малолетним проституткам. Несмотря на то, что я явно не относился к числу их клиентов, местные англоязычные специалисты охотно помогли мне, указав нужную кассу. Вскоре пассажиры заняли свои места и автобус тронулся в путь.
Поначалу я удивлялся тому, что внутри автобуса было подозрительно просторно. Это явно противоречило многочисленным слухам об ужасах путешествий в непальском транспорте, особенно междугородном. Автобус бодро, хотя и неторопливо, продирался через городские пробки. Водитель мастерски крутил руль, в то время как его помощник, висящий на подножке передней двери, по поводу и без повода жал на гудок (предусмотрительно вынесенный в салон) и колотил по жестяной крыше в надежде, что водители встречных машин испугаются и уступят дорогу. Те же, в свою очередь, отвечали аналогичными мерами психологического воздействия. Однако мое наслаждение простором было недолгим. Не успел автобус отъехать от станции на сотню метров, как в него прямо на ходу стали заскакивать люди. Они торопливо совали помощнику водителя деньги и набивались внутрь салона. В довершение к этому, в автобус начали проникать продавцы всякой всячины, включая религиозную. Один из них, воспользовавшись минутной потерей бдительности, налепил мне на лоб комок риса, окрашенного в красный цвет, причем его щедрый дар был вполне сопоставим по размеру с порциями, используемыми в качестве гарнира в отдельных российских столовых. Сделав свое черное (точнее, красное) дело, он самым красноречивым образом дал понять, что за столь богоугодный поступок мне полагается щедро его наградить. Вся эта пестрая толпа продавцов, активно работая локтями, ухитрялась прокладывать себе путь в самые недра салона, а затем выбираться наружу, выдавливая собой пассажиров, неосторожно попадавшихся на их пути.
Когда в салоне уже не осталось места даже по непальским понятиям, продолжающие наступать орды полезли на крышу. Увидев это, я порадовался тому, что разместил рюкзак рядом с собой: в Непале нередки случаи, когда пассажиры, которым не хватало места на крыше, освобождают его весьма простым, хотя и оригинальным методом. Они просто выбрасывают лишние с их точки зрения сумки и рюкзаки, которые их хозяева не догадались закрепить при помощи веревок и прочных замков.
Наконец, мы выбрались за черту города и стали двигаться немного быстрее. Дорога петляла по долине Катманду. Вокруг высились зеленые холмы, на которых пестрели многочисленные деревни и маленькие города. Автобус обгонял крестьянские телеги, влекомые буйволами и странными куцыми устройствами, состоящими из руля, тарахтящего мотора и единственной пары колес. Больше всего эти чудеса техники напоминали взбесившуюся газонокосилку.
Хотя расстояние от Катманду до Бесисаара, являвшегося целью моей поездки, не превышает 200 километров, путешествие на автобусе заняло более пяти часов. Подобные темпы движения являются совершенно стандартными для Непала: по пути практически неизбежны длительные пробки, возникающие, когда одна из машин на узкой дороге улетает в кювет. Также высока вероятность того, что тот или иной участок дороги будет разрушен оползнем или неожиданным камнепадом. К чести непальцев, должен заметить, что последствия подобных катастроф устраняются на удивление быстро и тщательно.

Бесисаар оказался маленьким спокойным городком, вытянутым вдоль своей единственной улицы. В нем были штук пять скромных отелей, три аптеки, дюжина магазинов и транспортная стоянка, на которой было припарковано около двадцати ослов. Она же по совместительству служила и заправочной: ближе к вечеру на морды животным надевались мешки, полные сушеной кукурузы.
Был субботний день. Каждый проводил выходные как умел: мужчины, собравшись в кружок, резались в настольную игру, по очереди бросая кости, дети играли на улице в бейсбол самодельными битами, женщины хлопотали по хозяйству. Ближе к вечеру по улице прошествовала свадебная процессия в сопровождении небольшого оркестра народных инструментов. Свадебная музыка была странной, громкой и почему-то печальной. Я тем временем осваивал основы непальского этикета. Правда, хозяева крохотной гостиницы, в которой я поселился, облегчили мою задачу, любезно выдав ложку и вилку. Тем самым я был избавлен от необходимости есть по местной традиции дал бат руками. Дал бат - это самое популярное непальское блюдо. Оно состоит из риса в сопровождении множества плошек с чечевичным супом, специями и прочими яствами, состав которых определяется мастерством и финансовыми возможностями повара. Содержимое плошек выливается в рис, после чего блюдо готово к употреблению в пищу.
Без особых приключений прошло и знакомство с местными сортирами, благо из полезных справочников я уже знал ряд необходимых тонкостей. К примеру, правила хорошего тона предписывают после справления большой нужды вычищать унитаз левой рукой. Ни в коем случае не стоит этого делать правой - в таком случае вы непременно прослывете глупым невежей.
 

       

Воскресным утром я простился с гостеприимным городом и начал путешествие, которому было суждено продлиться две с половиной недели. Поначалу дорога была широкой. То и дело встречались крестьяне, идущие к полям (точнее, к маленьким земляным наделам, уступами спускающимся с крутых холмов) и женщины, несущие детей за плечами в некоем подобии большой сумки, единственная лямка которой упирается в лоб. Поскольку регион был фактически индийским, на каждом шагу встречались навязчивые зазывалы. Некоторые из них путешествовали со мной минут по пятнадцать, сперва заводя совершенно абстрактные разговоры, которые в итоге непременно сводились к предложению нанять их в качестве портера либо посидеть и отдохнуть именно в их ресторанчике. Через несколько часов жара, крутые подъемы и тяжесть рюкзака, от которой я давно успел отвыкнуть, сделали свое черное дело, и я уже еле волочил ноги. Пот ручьями стекал по лицу. Мимо, обгоняя меня, шли портеры, неся самые разнообразные грузы - от стопки досок длиной в несколько метров до клетки, в которой печально квохтали пара десятков кур с обрезанными клювами. Порой на пути встречались деревушки, в которых веселые и довольные уроженцы Западной Европы приветствовали меня, сидя в плетеных креслах и попивая вина. Эти места выглядели в моих глазах как рай, но каждый раз, после тяжелого внутреннего совещания, я решал, что на сегодня мне положено еще немного ада.
Когда до моей цели - деревни Бахунданда - оставался всего один, но долгий и крутой подъем, ко мне привязался мальчик лет семи. На поверку он оказался настоящим искусителем, предлагая туристу, передвигающемуся чуть ли не ползком, все немыслимые блага жизни - воду, еду и даже посох - по ценам, которые бы привели в ужас даже Иакова с его маленькой выгодной сделкой по продаже чечевичной похлебки. Он убегал и возвращался с новыми, все более заманчивыми предложениями, пока, наконец, не начал просто просить милостыню. Как я убедился впоследствии, большинство местных детей исповедуют гораздо более простой подход к опустошению туристических кошельков. По-английски они знают всего три фразы, которые и выпаливают одну за другой, едва давая себе труд услышать ваш ответ: “Дай конфетку! Дай карандаш! Дай деньги!”
С трудом взобравшись на вершину холма, где располагалась деревня, я ввалился в небольшой отель, надпись на котором гордо извещала о наличии швейцарского менеджмента. Эта загадка решилась довольно просто: отель управлялся пожилой индианкой, муж которой, тоже индиец, большую часть года работал гидом в Швейцарских Альпах. Благодаря усилению маоистской активности в регионе Аннапурны, отель был совершенно пуст, так что мне были практически бесплатно предоставлены воистину королевские условия. Да здравствует холодный душ, принимаемый в подвале дома при неярком мерцании свечей! Что может быть романтичней?

На следующий день дорога окончательно превратилась в узкую каменистую тропу. По сторонам то и дело попадались водопады, а нечастые участки ровной местности перемежались узкими ступенями, уходящими далеко вверх, порой под углом не менее семидесяти градусов. Большинство этих ступеней были сложены из камня либо вырублены в скале несколько сот лет назад, когда здесь пролегали торговые пути между Индией и Тибетом. К моему великому удивлению, по ступенькам резво карабкались не только люди, но и лошади. К зависти горных козлов, маленькие скромные лошадки ухитрялись не только подниматься, но и спускаться с горных круч, неся при этом на себе всадника. А тропинки, по которым иная лошадь будет счастлива осторожно продираться шагом, они проходили резвой рысцой.
Адаптация к горам проходила успешно, путешествовать становилось все легче и легче. Для полного счастья не хватало только компании каких-нибудь забавных людей, которые, по моим представлениям, просто обязаны были в изобилии водиться в здешних краях. Но вот уже трое суток мне не удавалось встретить никого особо примечательного.
Чувствуя легкое разочарование, я вошел в середине дня в тибетский поселок Багарчап, средняя часть которого погибла несколько лет назад под селевым потоком. Массивные, серые дома были сложены из крупных кусков камня. Один из них был расположен прямо на небольшой реке, пересекавшей поселок. Темный поток с шумом втекал в широкое отверстие с одной стороны дома и извергался вниз с другой стороны. Над городом возвышался буддистский монастырь, украшенный гирляндами разноцветных лампочек.
Спеша сбросить после пятичасовой прогулки с плеч тяжелый рюкзак, я вбежал в первую попавшуюся гостиницу. У входа за столом сидел смуглый человек. На голове его красовалась странная шапка, больше всего напоминавшая старый носок. Человек был занят очень важным делом: он сосредоточенно забивал косяк. Заметив мой удивленный взгляд, человек поднял глаза и сказал:
- Удивительное дело! Когда я путешествовал по Индии, там невозможно было найти туриста, ни разу не пробовавшего гашиш. В Непале же таких музейных реликтов чуть ли не девяносто процентов!
Так я познакомился с Ноамом.

Ноам был израильтянином. Страну свою он считал почти фашистской, местных политиков не любил, а большая часть населения Израиля, с его точки зрения, необратимо погрязла в национальной розни. Поэтому в родной стране он проводил ровно столько времени, сколько требовалось для того, чтобы заработать на очередное путешествие. Затем он увольнялся и пускался в свободный полет, длящийся вплоть до одного года. К моменту нашей встречи Ноам несколько месяцев путешествовал по Индии, куда он планировал вновь вернуться по завершении непальской авантюры. Ноам был свободным философом, не верящим ни в бога, ни в черта, ни в атеизм. Он любил отвлеченные материи, но только в той степени, чтобы позволять мозгу легкие софистические упражнения, пока ноги месят пыль на дорогах отдаленных стран.
Вскоре к нашей компании присоединился еще один человек - Диего. Он был грустен: только что отважный путешественник попытался остановиться на ночлег в местном монастыре, но был выдворен из него строгими монахами.
Будучи мексиканцем, в чьих жилах текла горячая кровь набожных, но жестоких испанских завоевателей, Диего постоянно находился в поисках Бога и в поисках баб. Постоянно меняя женщин, с богами он поступал примерно таким же образом. На момент нашей встречи он готовился вот-вот уверовать в Будду и его учение. И никакие преграды в лице суровых монахов не могли остановить его в достижении этой цели. Диего был твердо убежден, что рано или поздно его мечта о ночной медитации в буддийском монастыре исполнится.
Было семь часов вечера, и небеса начинали стремительно темнеть. На горы молниеносно опускалась ночь. Я шел по лабиринту узких улочек Багарчапа в направлении монастыря, то и дело натыкаясь на ленивых коров и лошадей, которых, похоже, никогда никто не привязывал на ночь и не ставил в стойло. Наконец, я достиг своей цели. В окнах маленького здания монастыря мерцал красноватый свет. Его призрачные блики ложились на десятки молитвенных барабанов, встроенных в монастырскую стену. Кровавыми отблесками сверкали на металлических боках буквы древней мантры: “Ом ма ни падме хум”. Я тронул один из них, чтобы он завращался - как положено, по часовой стрелке. В тот же миг острый печальный стон разрезал воздух. Бесконечно грустные звуки неслись, переплетаясь, из-за стены. Боясь вздохнуть, я на цыпочках прокрался к входу в монастырь, заглянул вовнутрь. Там, на низких подушках, в облаках благовоний лежали два дряхлых старика. Они играли на неведомых мне духовых инструментах. Хотя глаза их были приоткрыты, они не обращали ни малейшего внимания ни на меня, непрошеного пришельца, ни на весь остальной мир, оставшийся за воротами монастыря. Не в силах вымолвить ни слова, я развернулся и с большим трудом нашел в кромешной тьме дорогу назад, в уют и тепло придорожной гостиницы.

Глава третья,
в которой Диего все-таки попадает в монастырь

На следующий день наша небольшая компания рано утром покинула Багарчап и направилась в сторону Чаме - крупнейшей деревни округа Мананг, превосходящей своими размерами и уровнем сервиса даже столицу округа. Преодолев крутой подъем, мы бодро вошли в сосновый лес. С набором высоты природа становилась все более похожей на российскую. Если бы не повышенная влажность и непривычные цветы, я мог бы подумать, что нахожусь где-нибудь в Псковской области. Устроившись на поляне, предусмотрительный Диего извлек из рюкзака газовую горелку и быстро изготовил нечто вроде второго завтрака. Как выяснилось, отважный путешественник не на миг не расставался со своими кухонными принадлежностями, постоянно готовил сам себе еду и постоянно же маялся животом. Впрочем, последнее нисколько не уменьшало его пристрастия к рискованным кулинарным экспериментам. Меня это не особо тревожило: в памяти еще были свежи вспоминания об африканских приключениях, когда острое отравление едва не свело в могилу местного повара, в то время как луженые русские желудки переваривали ту же пищу без каких бы то ни было разрушительных последствий для организма.
В Чаме мы попали как раз к завершению местного конкурса лучников. Самые меткие стрелки по эту сторону Аннапурны, одетые в национальные костюмы и шапки на меху, чествовали победителя. Праздник был в самом разгаре. Рекой лились пиво и водка, изготовляемые местными умельцами из риса и злаков, а ворчащие женщины тащили домой под руки своих мужей, упившихся до поросячьего визга и орущих народные песни. Наконец, вся веселая компания покинула стрельбище и двинулась по деревне, распространяя мощный дух перегара и выписывая замысловатые зигзаги. Признаюсь, что почувствовал при этом нечто вроде ностальгии - словно обнаружил в далекой стране родную русскую березку.

Не успел конкурс лучников завершиться, как Ноам куда-то исчез, прихватив с собой весь свой запас гашиша. Диего, чье кулинарное хобби, похоже, в этот день разыгралось особенно сильно, прочно обосновался в темной гостиничной кухне, которую клубы дыма и языки пламени делали похожей на маленький филиал ада. Я же пошел медитировать к местной реке, благо отличная погода и дорожные философские беседы способствовали душевному умиротворению. Минут через десять мое уединение было нарушено задумчивой белой лошадью. Она шла по своим делам по тропинке, как это принято у местных животных, однако любопытство при виде незнакомого человека пересилило, а может, лошадиный запах еще не окончательно выветрился из моей одежды. Так или иначе, она свернула со своего пути и расположилась рядом со мной. Так мы и медитировали рядом - человек и лошадь, пока небо не начало темнеть в предчувствии ночи.
Вернувшись в гостиницу, я убедился, что интерес Диего к местной кухне не был сугубо кулинарным. Горячий мексиканец усердно охмурял племянницу хозяина гостиницы, хлопотавшую по хозяйству. В момент моего появления она занималась изготовлением, согласно пожеланиям Диего, жутко дорогого и экзотического национального блюда, которое на поверку, когда дым рассеялся, оказалось пиццей с тунцом. Вскоре выяснилось, что Диего был девушке явно не ровня. В отличие от безработного мексиканца, чье будущее было смутно, а настоящее тревожно, наша кухарка принадлежала к семейству непальской коммерческой элиты. Доходы от гостиницы, пропахшей дымом и человеческим потом, позволяли ей путешествовать по стране исключительно на самолетах, брезгуя недорогими, но душными и медленными автобусами. Впереди ее ждало блестящее образование - возможно, в одном из крупных западных университетов, а пока, отдыхая во время каникул, она помогала своему дяде жарить рис, мыть посуду и чистить сажу у вечно коптящей печки в дымном полумраке доисторической кухни. Не желая мешать Диего, я вскоре отправился в свою комнату, где на спартанской деревянной кровати меня ждал верный спальный мешок.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что остался в гордом одиночестве. Быстро собравшись и позавтракав, я двинулся в путь. Не успел я пройти и километра, как шорох в кустах заставил меня оглянуться. К моему удивлению, кусты раздвинулись и из них стремительно выскочил Диего. По своему обыкновению, он с утра удалился в горы, дабы в возвышенном уединении приготовить завтрак и вкусить пищу. Что он после этой гастрономической процедуры делал в кустах, я так и не узнал. Зато Диего поведал мне странную историю о своих ночных похождениях в Чаме.

Окончательно убедившись в бесплодности своих притязаний на жаркую ночь с прекрасной кухаркой, Диего уже готовился последовать моему примеру и отправиться спать, когда к нему приблизился хозяин гостиницы. На ломаном английском он спросил, не желает ли тот развлечься с девушками. Используемые в ходе разговора характерные жесты не оставляли ни малейших сомнений о характере предполагаемых развлечений. Разумеется, Диего согласился. Дрожа от ночного морозца, он отважно проследовал за своим спутником сквозь беззвездную черноту. Войдя после десятиминутного путешествия в неведомое здание, он, к своему удивлению, сообразил, что попал в монастырь.
Не успел спутник Диего оказаться в святом месте, как в его руках магическим образом очутился стакан рисовой самогонки, который он немедленно выпил со скоростью, которой позавидовал бы и Венечка Ерофеев. Второй стакан, незамедлительно последовавший за первым, оказался роковым, и спустя пару минут хозяин гостиницы уже мог передвигаться только замысловатыми синусоидами. Поняв, что отныне он предоставлен самому себе, Диего решил исследовать монастырь и приоткрыл ближайшую дверь.
В небольшом зале, расположенном в самом центре монастыря, сидели прекрасные девушки. Облака тяжелых благовоний не могли скрыть их неземной красоты. В гробовом молчании девы, сидевшие кругом, плели большие венки из местных цветов. Только шорох лепестков доносился до слуха, доказывая, что все, происходящее в этом зале - не чудесный мираж. Вне себя от предвкушения, Диего вошел внутрь. Впрочем, далеко продвинуться ему не удалось: на плечо его немедленно легла рука, бесцеремонно вернувшая горячего мексиканца из цветочного рая в разгул алкоголизма, который, тем временем, продолжался в соседней комнате.
Человек, разливавший спиртное и, по-видимому, бывший здесь самым главным, при помощи обрывков английских слов и красноречивых жестов, объяснил Диего, что еще не время, и пока он должен скоротать время до окончания работы красавиц в его компании, за стаканом чего-нибудь горячительного. При этом в его глазах явно вспыхнули алчные огоньки, похожие по форме на знак доллара, и Диего понял, что сейчас его кошелек понесет первые серьезные потери. К счастью, хозяин гостиницы, валявшийся где-то в углу, нашел в себе силы приподняться на локте и пробормотать, что за своего друга Диего он заплатит сам, после чего новоявленный бармен метнул в него взгляд, полный самой лютой злобы: сверхнажива за счет глупого иностранца самым грубым образом была вырвана из его рук.
Пьянка продолжалась до глубокой ночи. То и дело в монастырь входили привлеченные женским обществом веселые лучники. Прямо с порога они опрокидывали по паре стопок, после чего им уже ничего не было нужно. Когда разочарованный Диего покинул монастырь, все условности были уже отметены, дверь в женскую залу распахнута, вокруг девушек в беспорядке были разбросаны многочисленные мужские тела, и запах перегара успешно боролся с ароматами благовоний. А девушки продолжали в абсолютном молчании плести свои прекрасные венки.

Немало подивившись такому оригинальному методу гулянок с девушками, мы продолжили наш путь. Разговор плавно перекинулся на работу, и оказалось, что карьера моего мексиканского друга до странности напоминала мою собственную, а мексиканское начальство, в сущности, точно такое же, как и российское. В сочетании с описанием пьянки по-непальски, это навело меня на невеселые мысли о том, что при всех наших кажущихся различиях людской мир, в сущности, везде одинаков, и разница не только между мелкими начальниками, но и между королями, султанами и президентами не больше, чем разница между нищими в странах, которыми они управляют. Все отличие лишь в наборе фраз, предназначенных для доверчивого обывателя, и в цвете живописных лохмотьев.

Тропинка петляла вдоль реки. На одном из поворотов нам открылась грозная и величественная картина: внизу, в бурлящем потоке, были беспорядочно разбросаны огромные осколки камней, причем некоторые из них были высотой с пятиэтажный дом. Казалось, некий гигантский младенец разбросал их здесь, точно игрушечные кубики. Несомненно, мы наблюдали рухнувшую в воду и разбившуюся скалу, причем следы разрушения были настолько свежими, что создавалось впечатление: это случилось только вчера.
Через пару часов нас нагнал Ноам. На сей раз он был в компании еще одного соло-путешественника - молодого чеха Индриха с добрыми детскими глазами и окладистой русой бородой. Услышав рассказ Диего, Ноам, в свою очередь, поведал нам не менее удивительную историю.

Докурив по обыкновению вечерний косяк, Ноам решил провести остаток дня в местном баре. Потягивая пиво и наблюдая за толпой, он обратил внимание на девочку, работавшую за барной стойкой. Она была прекрасна. Густая грива черных волос обрамляла свежее личико, на котором, как две черные жемчужины, сияли глаза той прекрасной формы, которая бывает лишь в регионах, где Китай встречается с Индией. Движения ее маленьких рук выдавали природное изящество, и Ноам на мгновение погрузился в мечты, сладость которых еще более усиливал легкий привкус горечи от понимания того, что это знакомство мимолетно, и прекрасная девочка исчезнет без следа из его жизни, даже не успев в ней появиться. От сладких грез его отвлек грубый голос:
- Нравится девчонка?
Ноам оглянулся. Рядом с ним за стойкой бара сидел непалец со всклокоченными седеющими волосами. На вид ему было около пятидесяти лет, и Ноам почему-то сразу почувствовал к нему большую антипатию. Тем не менее, он ответил утвердительно. Непалец широко ухмыльнулся:
- Хочешь ее трахнуть?
Истолковав удивленное молчание Ноама как знак согласия, он стал ему нашептывать, что это проще простого: хочешь - быстренько устраивай свадебный обряд, хочешь - просто тащи в кусты. А о проблемах с законом можно не волноваться. От Чаме за один день можно добраться до аэропорта, а там и до индийской границы. Шансов, что тебя поймают из-за какой-то горной девчонки - никаких, а позабавишься на славу.
На это Ноам заметил ему, что девочка-то совсем малолетняя, на вид - не более тринадцати лет.
- Четырнадцать, - коротко ответил его собеседник. Недавно исполнилось четырнадцать.
- А ты откуда знаешь? - недоверчиво спросил Ноам.
- Я - ее отец.

Глава четвертая,
в которой буддисты учатся соблюдать шаббат

Появление Индриха внесло свежую струю в наши разговоры. Разумеется, это была струя знаменитого чешского пива. О нем странствующий чех мечтал уже на протяжении многих месяцев.
Индрих был настоящим путешественником. Давно покинув родную Остраву, он пересек Европу и Азию, пока, наконец, не остановился надолго в далекой Новой Зеландии, где устроился на работу (разумеется, нелегальную) сперва помощником фермера, собирать яблоки в обширных новозеландских садах, а затем и по своей основной специальности, строителем. Вдоволь попутешествовав по отдаленным странам, теперь вот уже несколько месяцев он возвращался в родную Чехию, совершая по дороге многонедельные вылазки по различным интересным местам. В Чехии он собирался завершить свое образование, после чего его будущее окончательно терялось в дымке времени. Индрих, как и большинство путешественников по Непалу, не любил строить долгосрочные планы, предпочитая жить сегодняшним днем.
Не доходя нескольких километров до Писанга, мы остановились на обед в небольшой живописной деревеньке, которая настолько понравилась Ноаму и Диего, что они решили в ней заночевать и догнать нас на следующий день. Поэтому в Писанг я вошел в компании одного лишь Индриха, если не считать встретившейся нам по дороге огромной группы израильтян. Как я впоследствии неоднократно убеждался, израильтяне, русские и немцы отличаются особой любовью к путешествиям в больших группах и зычным переговорам в отелях на родном языке. Израильтяне очень торопились: им необходимо было успеть в центр округа, Мананг, до наступления субботы, дабы совместить шаббат и день, который, согласно рекомендациям специалистов, необходимо было потратить в Мананге на акклиматизацию.
Писанг оказался угрюмым поселением с серыми домами, сложенными из грубого камня. Этот аскетизм находился в полном согласии с суровой и скупой природой: здесь начиналась обширная засушливая область, отрезанная от обильных муссонных дождей громадой массива Аннапурны. Сухость воздуха способствует тому, что на смену теплым дням приходят исключительно холодные ночи, когда только коптящая печка в отеле может служить ненадежным спасением от мороза. Помимо туризма, весомым источником доходов жителей Писанга являются специальные торговые права, полученные ими еще в далеком 1784 году. В настоящее время предприимчивые писангцы используют свой особый статус, совершая поездки в Гонконг и Бангкок, где они в изобилии скупают дешевую китайскую электронику для перепродажи в родной стране. Неподалеку от Писанга находится скала Сварга Двар, которую местные жители считают вратами рая, и священное озеро Мрингчо. Оно расположено в лесу и считается, что окрестные птицы поддерживают его святую чистоту, собирая с поверхности опавшие листья.
Не успели мы разместиться, как на кухне возник небольшой переполох: израильтяне никак не могли объяснить местной поварихе, что еду надо непременно готовить в посуде, которую они захватили с собой, при этом в нее ни в коем случае не должен попасть даже маленький кусочек мяса или животного масла. Наблюдать за приготовлением пищи дотошным евреям приходилось по очереди: даже опытный человек не мог выдержать чада, царящего на кухне, дольше десяти минут. Мы с Индрихом не без сочувствия наблюдали за беднягами, запивая местный аналог макарон по-флотски дешевым и вкусным ромом, который Непал производит самостоятельно, равно как и кальвадос (почему-то именуемый яблочным виски), а также водку “Руслан”, изготовляемую на российском оборудовании.
Наконец, их многотрудный ужин был завершен и настало время для застольной беседы. Услышав, что я из России, израильтяне первым делом поинтересовались результатом матча между Маккаби и ЦСКА. К сожалению, я тоже не обладал этой ценной информацией. Нам с Индрихом оставалось только предложить устроить здесь альтернативный славяно-израильский матч, однако израильтяне восприняли эту идею без особого энтузиазма. После пары чашек горячего чая с ромом беседа потекла веселее и одна израильская девушка с библейским именем Ханна радостно сообщила мне, что у нее немало русских друзей из числа эмигрантов. В доказательство этого она бодро начала перечислять с очаровательным иностранным акцентом русские слова, которым ее эти друзья научили: “Poshyol na huey, suka, blyad, prostitutka…”. Выдержав минутный поток великого и могучего языка, я смог лишь сказать, что ее словарный запас более чем достаточен для того, чтобы без проблем работать в России грузчиком либо топ-менеджером.

К Манангу мы с Индрихом направились разными путями. Моя дорога лежала через высокогорные пастбища. Дикие лошади щипали скудную траву, и ветер развевал их густые гривы. Когда Мананг уже показался на горизонте, разразился снежный буран. Хлопья влажного снега, перемежавшиеся градом, били по лицу и облепляли одежду, так что когда мне все же удалось добраться до столицы округа, я промок до нитки и стучал зубами от холода. К счастью, в отеле “Йети” меня ждали уютно потрескивавшая печка и веселая интернациональная компания. Услышав, что я из России, молодая американка Пэм поведала мне, что у нее уже есть замечательные русские друзья, которые обучили ее некоторым словам и выражениям. Например, таким…
После очередной порции отборного русского мата, произносимого нежным девичьим голоском, я окончательно убедился, что русская культура не только пустила глубокие корни на Западе, но и принесла обильные плоды просвещения.
Через пару часов буран прекратился и я успел сделать короткую вылазку к леднику Гангапурны, который, словно огромный язык, алчно нависал над деревней. Затем пошел дождь, и остаток дня я провел у печки с найденным в ресторане обрывком толстого сентиментального романа викторианской эпохи.
Вечером в гостиницу ввалился вконец измотанный Индрих, который поведал мне, что встретил Диего и Ноама высоко в горах, когда они направлялись к базовому лагерю пика Писанг. По-видимому, планы неугомонных путешественников, еще день назад намеревавшихся идти к Манангу, резко изменились. К сожалению, на подступах к пику их настиг буран, и Индрих окончательно потерял наших друзей из виду. Больше мы с ними не встречались…
Ближе к ночи к нам присоединился веселый словак Давид в черных очках и с огромным косяком, напоминавшим размерами сигару “Черчилль”. Как выяснилось впоследствии, Давид сворачивал косяк при каждом удобном случае, даже на высоте под пять тысяч метров. При этом в отличие от Ноама, чье неловкое обращение с сигаретами и кусками гашиша выдавало в нем простого любителя, Давид в этом деле был профессионалом. Его рюкзак хранил множество приспособлений, облегчавших жизнь курильщика гашиша, а точность и ловкость движений, когда он обжигал сигареты, готовил смесь и заворачивал ее в специальную бумагу для косяков, выпускаемую славной непальской промышленностью, заслуживали восхищения. Впрочем, у Давида было достаточно времени для того, чтобы практиковаться в этом искусстве: он провел в Непале больше, чем все мои друзья, вместе взятые.
Много лет назад Давид впервые прибыл в Непал в качестве туриста и тут же был очарован этой страной. Визиты следовали один за другим, и с каждым разом крепло его желание остаться в Непале навсегда. Тем временем страну сотрясали политические кризисы, вспыхнула гражданская война, было истреблено все королевское семейство. Маоистская угроза становилась все более и более явной. Но это только укрепляло уверенность Давида. Политическая нестабильность вызвала неслыханное падение цен. Европейские авантюристы скупали за бесценок лучшие земли страны, и Давид горел желанием присоединиться к этой когорте. Он твердо верил, что Непал ждет светлое будущее. Короли приходят и уходят, рассуждал он, а Эверест будет всегда, и всегда найдется множество людей, желающих посмотреть на крышу мира, а то и взобраться до нее. Что же касается угрозы революции и последующей за ней национализации, то и они нимало не смущали Давида. Будучи потомственным америкофилом, он был уверен, что США никогда не допустят этой катастрофы.
Год за годом Давид шел к своей цели. Работая водителем-дальнобойщиком, он исколесил половину Европы. Параллельно он изучал непальский язык и подыскивал партнеров. Теперь воплощение его мечты было не за горами. Давид скопил достаточно денег, чтобы начать свое дело. Эта поездка, согласно его планам, должна была стать последним визитом в Непал в качестве туриста, а в следующем году Непалу суждено было окончательно стать его новой родиной.

Объединение славян протекло бурно и радостно. Английский был мгновенно забыт, и чех со словаком начали бойко переговариваться на родных языках, в которых я с усилием понимал едва ли половину слов. К счастью, вскоре на столе появилась карточная колода, существенно облегчившая общение: рычание Давида “Куррва!”, когда ему приходила плохая карта, едва ли нуждалось в переводе.
Тем временем двери ресторана распахнулись и на пороге возник щуплый непалец с озадаченным лицом, сжимавший в смуглой руке импровизированный семисвечник. За ним шествовала Ханна с подругой Рахилью. Следом небольшая армия кухонных работников несла в израильских кастрюлях кошерные блюда. Находившиеся за столиками многочисленные израильтяне приветствовали их радостными криками. Ледник Гангапурны медленно полз к деревне, в окна барабанил град, над перевалами тревожно трепетали буддистские молитвенные флаги с изображением крылатой лошади, а в нашей гостинице десятки евреев встречали шаббат согласно всем строгим правилам своей далекой родины.
 

       

На следующий день я проснулся от ослепительно белого света, пробивавшегося сквозь окно. Выглянув на улицу, я увидел, что поля, еще вчера весело зеленевшие, были покрыты толстым слоем искрящегося снега. С крыши свисали небольшие сосульки, а дворники с трудом расчищали дорожки, сгребая снег в огромные сугробы. Всего лишь за несколько часов поздняя весна превратилась в глубокую зиму. Надев теплые перчатки и шерстяную шапку, я вышел во двор. Наст приятно похрустывал под ногами. Кто-то играл в снежки. Только израильтяне выглядели несколько растерянными - к такому повороту событий они явно не были готовы. Впрочем, в этом была своя справедливость: еще пару дней назад я страшно завидовал обитателям южных стран, бодро шедших вперед там, где я едва мог открыть глаза из-за пота, обильно стекавшего по лицу. Теперь же дела обстояли прямо противоположным образом.
Мы с Индрихом и Давидом планировали трехдневную вылазку к Тиличо - самому высокогорному озеру мира, расположенному на высоте около пяти тысяч метров. Как и большинство непальских озер, оно было священным. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: при таком количестве разнообразных богов, их воплощений и аватаров, постоянно путешествующих по стране в одиночку и с подругами, надо очень постараться, чтобы найти клочок земли, который совершенно миновало божественное присутствие.
Прогуливаясь по Манангу, я набрел на небольшую толпу туристов. В центре ее стояли двое небритых австралийцев с рюкзаками, а в разговоре часто проскальзывало слово “Тиличо”. Решив, что лишняя информация об озере мне не помешает, я подошел поближе и спросил о текущей ситуации на Тиличо, при этом сообщив, что я сам туда собираюсь. Один из австралийцев медленно повернулся ко мне и спросил:
- Парень, готов ли ты умереть?
Выяснилось, что еще вчера они находились в отеле базового лагеря пика Тиличо, расположенном в трех часах ходьбы от озера. Буран, засыпавший снегом окрестности Мананга, разразился там в полную силу. Постоянно летящие камни и лавины создали нешуточную угрозу для постояльцев, а потому было принято решение об эвакуации отеля. Разумеется, о вертолете в подобную погоду на такой высоте не могло быть и речи, а потому весь путь назад, в Мананг, им предстояло пройти пешком. Идти приходилось, постоянно уворачиваясь от падающих камней, но даже это испытание не было самым опасным. Вскоре выяснилось, что большая часть обеих тропинок, связывающих Тиличо с основной дорогой, была разрушена многочисленными оползнями. Смертельно уставшие люди с тяжелыми рюкзаками карабкались по осыпающимся кромкам земли и “живым” камням над трехкилометровым обрывом, а когда они преодолели большую часть пути, выяснилось, что от спасения их отделяет провал шириной около полутора метров. Поняв, что другого выхода нет, австралиец Марк разбежался и с воплем “Я выбираю жизнь!” перепрыгнул пропасть. За ним и остальные героически преодолели эту преграду. И вот теперь они стояли в безопасности Мананга, едва веря в свою удачу, и с удивлением взирали на сегодняшнюю сводку, вывешенную у информационного центра. В ней утверждалось, что путь к озеру абсолютно безопасен и рекомендуется для всех путешественников.
После недолгих размышлений я пришел к выводу, что еще недостаточно пожил на белом свете и не стану повторять их путь в обратном направлении. Тем более, что в районе Тиличо после закрытия отеля и начала камнепадов ночевка стала практически невозможной.
 

       

Когда мы покидали Мананг, снега уже почти сошли. Вокруг звучала капель, и крестьяне с яками, запряженными в плуги, выходили на свои маленькие поля. Стада яков паслись вдоль тропинки. Самки зачастую имели в ушах кокетливые красные сережки, у большинства животных к шее были привязаны колокольчики. Множество колокольчиков издавало странные мелодичные звуки, живо напомнившие мне некоторые произведения арт-рока - к примеру, перезвон в кримсоновских “Larks’ tongues in aspic”. Эти поля, равно как и многие районы Непала, представляли собой настоящее пиршество для ушей меломана. Странные, непривычные звуки доносились отовсюду - из монастырей и обычных хижин, с полей и с горных вершин. Они сливались в единую прекрасную симфонию, непривычную для нашего уха, загадочную, но в то же время невыразимо приятную и мудрую. Здесь природа успешно конкурировала с человеческим гением. Конкурировала, но в то же время вдохновляла своего соперника, подсказывая ему все новые и новые музыкальные приемы.
Наш путь круто уходил вверх, и вскоре уже заснеженные вершины окружали нас со всех сторон. Время от времени по горам разносился грохот - с Аннапурны сходила очередная лавина. Для лучшей акклиматизации мы восходили на местные пятитысячники - поначалу тяжело, с мучениями, заставляя друг друга идти дальше, а затем все легче и легче. На второй день мы миновали Торонг Феди - небольшой поселок у подножия перевала с несколькими гостиницами и вертолетной площадкой для эвакуации пострадавших от горной болезни. Еще полтора часа мучительного подъема - и вот мы уже в высотном лагере.
Лагерь представлял собой несколько относительно благоустроенных бараков и один ресторан. Между ними бродили усталые высокогорные лошади, которые перевозили на другую сторону горного массива особо ленивых туристов. Эти отважные и сильные лошадки проводили большую часть своей жизни на пятикилометровой высоте, где в воздухе содержится в два раза меньше кислорода, чем на уровне моря.
За столиками в ресторане сидело несколько неряшливо одетых пожилых людей подозрительно русского вида. Рядом с ними стоял спортивный парень в трениках, казалось, только вчера купленных на рынке в Лужниках. Эти туристы оказались немцами. Вскоре мы уже декламировали хором стихотворение “Auf allen Gipfeln” великого Гете, более известное в России по лермонтовскому переводу “Горные вершины”. Поддавшись духу интернационализма, парень в трениках (его звали Фолько) поведал мне, что он знает несколько русских слов. Я привычно напрягся, готовясь выслушать очередную порцию ругательств, однако вежливый немец, как ни странно, выучил такие редкие слова как “спасибо”, “пожалуйста” и “добрый день”. В юности Фолько профессионально занимался гимнастикой с русским тренером, который, по-видимому, был несколько более культурным, чем многие его соотечественники за границей.
Остаток вечера наша усталая компания, пытаясь сохранить в бедной кислородом атмосфере хотя бы крохи интеллекта, играла в карты. Мы с Давидом, как заправские алкоголики, опорожняли одну кружку за другой. В кружках, увы, был лишь горячий лимонный напиток. Индрих, поиздержавшийся во время долгого путешествия, решил сэкономить и пил мало. Не помогли даже мои увещевания о том, что жидкость, богатая витамином С, - лучшее лекарство от горной болезни.

Проснувшись в четыре часа утра, мы обнаружили, что Индрих совсем плох. Головная боль и общее недомогание были настолько сильными, что он едва мог подняться с кровати. Поручив его местным эскулапам, мы с Давидом при свете налобных фонарей выступили в поход к перевалу.
Штурм перевала Торонг Ла был утомительным, но недолгим. Пару часов спустя мы в компании пары англичан и Фолько уже стояли в неглубоком снегу на высоте 5416 метров, созерцая великолепный вид Аннапурны, Великого барьера и долины священной реки Кали Гандаки, вдоль которой нам предстояло пройти большую часть оставшегося пути. Долгий, но легкий спуск - и вот уже мы входим в Муктинат, первое на нашей дороге поселение региона Мустанг и один из крупнейших буддистских и индуистских религиозных центров.
Своей популярностью у пилигримов Муктинат обязан бьющим здесь родникам и источникам натурального газа, питающим вечный огонь. В сочетании они обеспечивают единство земли, воды и пламени, весьма почитаемое набожными людьми. Особую торжественность нашему визиту в священное поселение придавало то, что мы прибыли в день рождения Будды. Принц Гаутама, как известно, родился на территории Непала в местечке Лумбини. В отличие от Мекки и Вифлеема - родины основателей других мировых религий, Лумбини представляет собой тихую скромную деревушку, в полном соответствии с учением Будды пригодную скорее для тихих медитаций, нежели для грандиозных торжеств. Тем не менее, день рождения Учителя отмечается широко, и в Муктинат к этому празднику спешило множество пилигримов.
 

       

Остановились мы с Давидом в отеле имени Боба Марли. Растаманская культура издавна пользовалась в Непале особой любовью, и наш отель представлял собой ее настоящий оплот. На стенах повсюду красовались изображения характерных семилистников и самого гуру регги. Местные официанты не считали зазорным разделить с клиентом косячок, и даже в меню безжалостно эксплуатировалась тема растаманства. Были здесь раста-завтрак, раста-выпивка и даже раста-чай, на поверку оказавшийся обычным зеленым чаем. Под музыку регги мы отпраздновали окончание наиболее тяжелой части маршрута. Наше веселье несколько омрачала лишь огромная группа российских туристов. Гоня перед собой целую армию портеров, которой хватило бы на пару иностранных групп того же размера, наши соотечественники буквально вломились в отель. Вскоре уже по всем этажам разносилось зычное: “Вася, подай полотенце!”, “А чо это тут за мужик нарисован?”, “Где, блин, этот чертов гид? Я в меню ни слова не понимаю!”. Особое удивление у них вызывали соло-туристы: похоже, они просто не могли понять, как может человек несколько месяцев обходиться без десятка сотоварищей, говорящих на том же языке, да еще и тянуть на собственном горбу тяжелый рюкзак. На следующий день выяснилось, что некоторые из них ленились даже идти пешком, предпочитая нещадно и неумело понукать маленьких местных лошадок, еле тащивших тяжелые туши любителей активного отдыха.

Давным-давно хитрые европейцы выменивали у наивных аборигенов сказочные богатства за дешевые зеркальца и пригоршню стеклянных бус. С тех пор прошло много времени, и теперь ситуация обстоит прямо противоположным образом. Десятки навязчивых непальцев в Муктинате заманивают туристов к своим столикам, продавая по баснословным ценам бусинки, браслеты и тому подобную милую ерунду. Устоять невозможно, остается лишь героически сражаться до последнего. Принцип общения с непальскими продавцами прост: торговаться, торговаться и еще раз торговаться. Похоже, и сами они относятся к этому процессу как к захватывающему спорту, испытывая разочарование, когда скучный турист соглашается на их цену без боя. Впрочем, бывают и исключения. Однажды, когда мне удалось выбить особенно большие скидки, хозяйка лавки сердито проворчала: “Вы выглядите как джентльмен, а разговариваете как израильтянин!”
Лично для себя я вывел простое правило: если вам не удалось сбить цену - вас чудовищно и неприлично надули, если цена упала всего в два раза - вас надули бессовестно, если в три-четыре раза - вас просто надули, и на эту цену уже вполне можно соглашаться.

Тем временем настала пора прощаться. Израильтяне провожали к эвакуационному вертолету своего незадачливого товарища, прошедшего перевал без очков и пораженного снежной слепотой. Фолько, как заботливый пастырь, повел свою седую группу кратчайшим путем. А мы с Давидом и англичанами раскурили прощальный косяк и отправились каждый своей дорогой: Давид спешил как можно скорее вернуться в Похару, где его ждали неотложные дела, англичане продолжили свое путешествие по стандартному маршруту, тогда как я решил, никуда не торопясь, задержаться немного в лошадином королевстве Мустанг.

Глава пятая,
в которой я перехожу все границы

На голой каменистой равнине, раскинувшейся за Муктинатом вдоль реки Кали Гандаки, лежит открытая всем ветрам дорога. Много разных отпечатков ног можно увидеть на ее неприветливом ложе. Здесь и рубчатые следы треккинговых ботинок западных туристов, и глубокие отпечатки сандалий трудолюбивых портеров, несущих невероятные тяжести, и оттиски босых ступней святых пилигримов садху. Полуголые, с грубо раскрашенными лицами, они проходят сотни километров, чтобы достичь священных храмов Мустанга. Человечьи следы мешаются с отпечатками лошадиных подков и раздвоенных копыт яков. Строго говоря, яки в регионе практически не встречаются. Лохматые животные, служащие здесь и основным транспортным средством, и источником пищи и шерсти, в большинстве своем - результаты скрещивания яков и коров. В результате смешения генов рога животных зачастую принимают самые причудливые формы. Они выгибаются вниз и вверх, а порой рог, свиваясь в крутую дугу, целит в глаз животного, и его приходится регулярно спиливать, чтобы сохранить зрение незадачливого гибрида.
На расстоянии пары часов пешего хода от Муктината дорога раздваивается. Большинство следов сворачивают налево - так можно сэкономить несколько часов по пути в Джомсом, столицу Мустанга. Вечно спешащие куда-то туристы часто выбирают этот путь. Но если ты никуда не торопишься, если увиденные за две недели пути чудеса не утомили тебя и в тебе еще живы любопытство и стремление к красоте, ты обязательно свернешь на правую дорогу. Дойдя до края выжженной пустыни, она обрывается вниз и там, у священной реки, изумленному взору откроются зеленые поля и средневековые улочки Кагбени. Самого райского места, которое мне доводилось видеть в Непале.
Предчувствие чуда охватило меня еще на тропинке, ведущей вниз. Там я встретил свадебную процессию. Бородатые люди в странных одеждах и с красными точками на лбах приветливо улыбались мне, играя на невиданных музыкальных инструментах. Девушки сверкали прекрасными черными глазами, а невеста, согласно обычаю, попросила у меня в качестве подарка один из двух моих посохов.
 

       

Узкие улочки Кагбени похожи на колодцы: каменные стены ограничивают их не только по сторонам, но порой даже сверху - дома лепятся со всех сторон, словно пчелиные соты. Узкие желобы доставляют воду подобно древнеримским акведукам, древние идолы (порой весьма непристойного вида) дремлют на крошечных площадях. Наравне с людьми, по своим делам спешат священные коровы и лошади, которых здесь привязывают крайне редко. Они сами знают свою дорогу и вечером обязательно возвращаются в родную конюшню, которая представляет собой небольшое поле с навесом от дождя в углу, со всех сторон обнесенное каменной стеной. Днем по многочисленным лестницам, ведущим в центр города, спускаются и поднимаются ослы. В отличие от лошадей, они зачастую богато украшены. Во лбу их звезда горит (при ближайшем рассмотрении она оказывается круглым зеркальцем), а над длинными ушами развеваются роскошные плюмажи. Вечером улочки Кагбени заполняют огромные толпы коз, возвращающихся с пастбища. Суетливые животные, еще час назад щипавшие травку в Запретном Королевстве, кричат и толкаются, как торговки на базаре. Иногда дорога, вырываясь из каменного плена, заводит в тенистые рощи, где молодые лучники упражняются в своем искусстве. Лук и стрелы - самое страшное оружие здешних мест. Автоматы, колючая проволока и камуфляжная одежда, столь привычные в большинстве регионов Непала, не коснулись Кагбени с ее древними традициями. Эта деревушка от политики слишком далека - и в прямом, и в переносном смысле. Утомленный долгой дорогой путешественник может часами сидеть в местных полях, где каждая пядь земли с трудом отвоевана у безжалостной пустыни. Изумрудно-зеленые злаки колеблются на ветру, словно морские волны. Над полями, над городом и долиной реки гордо возвышается древний монастырь. Расположенный на узкой косе земли между двух рек, он похож на огромный корабль. Некоторые монахи превосходно знают английский язык. Без навязчивости, спокойно и дружелюбно, они показывают заезжим гостям росписи храма. Здесь древние боги соседствуют с легендарными царями, а на одной из картин изображен зеленый человек, сидящий в позе лотоса, перед которым в глубоком поклоне склонился охотник. Этот человек - легендарный йог и поэт Миларепа, живший тысячу лет назад. Согласно легенде, в юности он занимался черной магией и в дальнейшем перенес множество страданий для того, чтобы исправить свою карму. Долгие годы, проведенные в пещере высоко в горах неподалеку он Мананга, где он жил на стеблях крапивы, привели к тому, что его тело приобрело зеленоватый цвет. Он оставил после себя множество учеников и пользуется колоссальным почтением у буддистов всего мира, а крапива в его пещере растет и по сей день.
Рядом с портретом Далай Ламы висела фотография незнакомого мне человека в монашеских одеждах. Монах объяснил мне, что это - лидер их секты. В буддизме насчитывается несколько основных сект, при этом они уже много столетий существуют в мире и согласии между собой, помогая друг другу в трудные времена. Услышав это, я не без печали припомнил бесконечные склоки и дрязги между основными направлениями христианства. Похоже, что христианским лидерам не мешало бы немного поучиться у буддистских лам смирению и благородству.
Узкая дверца, сквозь которую даже карлик не сможет пройти, не склонив головы, ведет на крышу монастыря. С нее открывается чудесный вид на заснеженные горные вершины, деревню и широкое русло Кали Гандаки, по которому течет, причудливо переплетаясь, множество потоков, через которые переброшены крохотные мостики. Несмотря на удобство и простоту этой переправы, она недоступна для простого путешественника. Ведь долина Кали Гандаки ведет в Запретное Королевство Верхнего Мустанга. Долгие годы раджа Верхнего Мустанга полностью изолировал свою маленькую страну от внешнего мира. Но времена меняются. Вот уже около десяти лет на чудеса горной страны могут любоваться богатые туристы, способные выложить за разрешение не менее 700 долларов. Словно заключенные, передвигаются они по стране большими группами, в сопровождении гидов и полиции. Остальным же остается лишь вглядываться в горизонт, где виднеются красивые каменные деревушки и яркими пятнами выделяются зеленые поля, каскадами спускающиеся с холмов к реке.
Выждав вечером подходящий момент, когда работники контрольного пункта у границы закрылись у себя в помещении, я переправился на другой берег по подвесному мосту и быстрым шагом двинулся по тропинке, ведущей в Запретное Королевство. Тропинка была узкой и неудобной, она карабкалась высоко над рекой по сыпучим камням, которые, казалось, вот-вот соскользнут вниз. Ветер усиливался. Над моей головой хлопали на ветру огромные молитвенные флаги, расположенные на труднодоступных скалах. Там, рядом с флагами, в отвесной стене зияли отверстия, ведущие в пещеры. В некоторых пещерах можно было разглядеть шарфы монахов, отправляющихся в эти уединенные и труднодоступные места для медитации. Наконец, тропинка круто поднялась ввысь, к самому последнему из флагов. Еще несколько минут - и даже острый глаз коренного непальца в Кагбени не сможет отличить мою крохотную фигурку от силуэтов обитателей Верхнего Мустанга…
Оглушительный свист разнесся по долине, многократно отраженный и усиленный горной грядой. Я оглянулся. Стражи границы высыпали из своего домика, размахивая руками и громко крича. Некоторые из них уже бросились в погоню кратчайшим путем, через потоки в русле реки. Скрыться мне было негде: до первой деревни Верхнего Мустанга было еще слишком далеко, с одной стороны тропинку ограничивала скала, с другой - обрыв. Вспомнив не внушающие оптимизма рассказы знающих людей о непальских тюрьмах, я решил, что не горю желанием посетить одно из этих почтенных заведений. Развернувшись, я бросился бежать назад, к мосту. К счастью, преследователи не стали меня окружать, так что мне удалось беспрепятственно пересечь реку в обратном направлении и затеряться в толпе. Запретное Королевство так и осталось запретным…
 

       

Почти два дня я без устали бродил по улочкам Кагбени, не в силах побороть очарование этого необыкновенного места. Вращал многочисленные молитвенные барабаны, беседовал с людьми, скакал по окрестным тропинкам на небольшой местной лошади - как и подобает уроженке региона с гордым названием Мустанг, исключительно упрямой. И все это время меня не покидало необычное ощущение тихого простого счастья и покоя. Я не знаю, что было тому причиной - величественный монастырь, поля, близость Запретного Королевства или что-то совсем иное. Может, эти ощущения просто растворены в воздухе здешних мест, таком сочном и насыщенном после высокогорных перевалов. В одном я твердо уверен: Мустанг - одно из самых прекрасных мест, в которых мне когда-либо довелось побывать.
Когда я все же покинул Кагбени и хозяйка гостиницы повязала мне на прощанье ритуальный белый шарф, приносящий удачу, мне предстояло три часа идти в Джомсом по выжженной пустынной дороге. Только близость прекрасного белоснежного пика Тиличо оживляла эти угрюмые места. Единственным проявлением цивилизации здесь была реклама. На древних камнях белой краской были выведены призывы селиться в определенных гостиницах и обедать в ресторанах с превосходным видом. Причем реклама одного сапожника из Марфы мне начала встречаться еще за два с половиной дня пути до этого замечательного города. В рекламных целях хитроумные непальцы используют абсолютно все - камни, деревья, землю и даже снег на перевалах.
Миновав без особых сожалений затянутые колючей проволокой армейские базы столицы Мустанга, я остановился на ночлег в городке Марфа. Это средневековое поселение с узкими улочками и каменными домами по праву считается яблочной столицей Непала. Благодаря огромным садам, винокуренный завод Марфы обеспечивает всю страну превосходным яблочным бренди. Простые местные жители тоже не теряют времени даром: чуть ли не в каждом доме можно приобрести чудесный самодельный кальвадос, а если повезет, то и сидр, равного которому мне пробовать пока не доводилось. Иногда мне на глаза попадались странные устройства, похожие на спутниковую антенну, сделанную из зеркал. Они используются местными жителями для кипячения воды. Стоит поставить чайник в центр, на котором при помощи зеркал фокусируются солнечные лучи, как его содержимое начинает нагреваться немногим медленнее, чем на газовой плите.
Проведя несколько часов в местной школе медитации (в качестве моего гида и наставника выступал задумчивый мальчик лет десяти) и до отказа набив рюкзак бутылками сидра, я направился из городка с русским названием Марфа в деревню с палестинским названием Газа. Увы, запасы сидра не продержались и одного дня пути. В их уничтожении мне помог повстречавшийся на дороге странствующий непалец. Мы сидели в самом центре русла священной реки, между змеящихся потоков, пили из горла божественный бальзам и рассуждали о политике. Мой случайный спутник был пессимистом. Он предрекал в Непале большие перемены, и едва ли они были к лучшему. В результате бюрократического засилья страна, которая могла быть фантастически богатой и привлекать несметные полчища туристов, нищала. Люди задыхались от перенаселения, многие голодали. На волне всеобщей нищеты маоисты с каждым годом усиливали свое влияние. Они физически устраняли неугодных им людей, насильно рекрутировали в свою армию крестьян из отдаленных деревень (каждая семья была обязана предоставить по одному солдату), а время от времени совершали налеты на школы, подолгу насильно удерживая учеников и обрушивая на них потоки пропаганды. Пока эта тактика работала успешно: согласно неофициальным данным, маоисты контролируют значительно больше территории Непала, чем сам король. Они начали вторгаться и в туристические регионы, при этом об их непростых взаимоотношениях с туристами ходили разнообразные слухи. В 2002 году маоисты атаковали аэропорт в Лукле, который, по сути, является воротами в регион Эвереста, а незадолго до моего путешествия была предпринята самоубийственная атака на город Бени - конечную точку пути вокруг Аннапурны, в ходе которой под пулеметным огнем полегло более сотни маоистов. Их неубранные трупы еще долго разлагались в окрестностях города, распугивая туристов.
Формально маоисты декларировали себя как силу, дружественную иностранным путешественникам. В 2002 году доктор Бабурам Баттараи, главный идеолог движения, опубликовал открытое письмо, в котором приглашал туристов посещать контролируемые маоистами регионы, включая даже собственно базы маоистов. При этом в качестве единственной опасности указывался риск попадания под перекрестный огонь в случае атаки правительственных войск. Однако, несмотря на эти заверения, не редкостью были засады маоистов, весьма настойчиво требующих от странствующих представителей загнивающего капитализма крупные суммы денег на поддержку революции. Все это негативно сказывалось на количестве желающих отправиться в путешествие по Непалу, а следовательно и на благосостоянии местных жителей, к числу которых относился мой собеседник. Парадоксально, но рост нищеты, во многом спровоцированный маоистами, играл им на руку, поскольку озлобленные бедные люди гораздо охотнее примыкали к революционному движению.

В Газе я повстречал очередную группу евреев. Перед тем, как продолжить свое путешествие следующим утром, я долго стоял у дороги в засаде с фотоаппаратом, намереваясь получить сенсационный снимок “Израильтяне покидают Газу”. Однако этой затее не суждено было увенчаться успехом: наступил очередной шаббат, моим новым знакомым предстоял день отдыха, а обслуживающему персоналу отеля - незабываемый урок еврейских традиций. Впрочем, этот опыт будет им небесполезен - по моим наблюдениям, сыновья и дочери Сиона составляют не менее половины от общего числа путешествующих вокруг Аннапурны.
После Газы дорога ныряла прямо в самого глубокое ущелье мира. С двух сторон оно ограничено гигантами-восьмитысячниками Даулагири и Аннапурной I, а дно ущелья, по которому струилась превратившаяся по дороге из Кагбени в яростный белый поток Кали Гандаки, расположено лишь немногим выше двух километров над уровнем моря. Вблизи ущелья начали появляться первые следы революционной активности: наряду с уже привычной рекламой на камнях и деревьях время от времени попадались листовки с портретами великих вождей Ленина и Мао. Военные кордоны встречались все чаще, а солдаты с каждым километром становились все более суровыми. Особенно тщательно они досматривали караваны ослов, перевозящие по ущелью продукты и стройматериалы. Подозрительные мешки несколько раз протыкались железными штырями - бойцы искали спрятанное оружие. С понижением высоты давала о себе знать тропическая жара, и я был счастлив, когда за очередным поворотом реки показалась деревня Татопани, славившаяся на весь Непал своими горячими источниками. Не успел я войти в отель, как ко мне подбежала старая знакомая израильская матершинница.
- Влади, Влади! - радостно кричала она, судя по всему, намереваясь сообщить мне что-то важное и очень приятное.
- Влади, я узнала! Помнишь, я спрашивала тебя о результате мачта между Маккаби и ЦСКА? Так вот, наши выиграли!

Глава шестая,
в которой мы идем в последний и решительный бой

Утром я услышал неприятные новости: завтра по всей стране должна была начаться очередная длительная забастовка, а потому выбираться из региона Аннапурны предстояло за один день. В противном случае можно было столкнуться с неприятной перспективой проделать весь восьмидесятикилометровый путь по пыльным дорогам до ближайшего крупного города на своих двоих. Быстро собравшись, я примкнул к группе, состоявшей из пятерых израильтян, и мы двинулись в путь.
Уйти нам удалось недалеко: уже за сотню метров до перекрестка дорог в получасе от Татопани мы заметили несколько десятков туристов, в испуге и растерянности толпящихся у дороги. Подойдя ближе, мы увидели, что вокруг дороги стоят несколько человек в рубашках защитного цвета. Они опирались на довольно внушительные палки. Двое из них производили впечатление опытных бойцов, остальные были молодыми ребятами лет семнадцати, а руководил всеми человек лет сорока. Несмотря на свою восточную внешность и национальную шапочку, он мне живо напомнил образы комиссаров из бесчисленных советских фильмов. Он не производил впечатление очень сильного человека. Скорее даже наоборот. Но взгляд его был исключительно цепким, а губы - сжатыми в тонкую линию. Даже очки у него были комиссарские - маленькие, круглые, с тонкими дужками. На неплохом английском он объявил нам, что они - солдаты маоистской армии, представляющей интересы угнетенного народа Непала. Поскольку мы уже заплатили за посещение парка представителям класса эксплуататоров, настал черед поделиться и с простыми гражданами (разумеется, в их лице). При этих словах он извлек из наплечной сумки пачку билетов, отпечатанных типографским способом. В углу каждого билета красным цветом были изображены профили Маркса, Ленина, Мао Цзэдуна и еще одного человека, которого мне опознать так и не удалось. Впрочем, увиденного было более чем достаточно, чтобы пробудить во мне застарелую аллергию на кумачовые портреты вождей. Вне себя от ярости, я покрыл маоистов, Маркса, Ленина, Мао, их матерей, бабушек и прабабушек самым отборным матом, который только позволяло мое знание английского, и пошел по дороге, не обращая внимания на предупреждающие вопли. Когда я проходил мимо последнего боевика, он попытался ударить меня палкой.
- Еще один взмах в мою сторону, мудила, и я размозжу твою тупую башку, - как можно спокойнее сказал я и для пущей убедительности поднял свой посох. Это подействовало. Не ожидавший такого напора непалец отступил и я прорвался вперед, крикнув:
- Ребята, за мной!
Долго уговаривать израильтян не пришлось. По-видимому, толпа евреев - не лучшая клиентура для бандитов, пытающихся отнять чужие деньги. Было видно, что сыны Сиона едва ли отдадут без боя заработанные тяжким трудом родные шекели.
Около минуты бандиты, оторопевшие от такой наглости, пребывали в шоке и ограничивались только грозными, но бесполезными криками:
- Стоять!
То, что происходило затем, больше всего напоминало дешевый гонконгский боевик. Из кустов один за другим вылетали бандиты с палками. Они буквально выкатывались вперед, так что в воздухе сверкали то ноги, то руки, принимали боевую стойку и с громкими криками лезли драться. Мы отступали по тропе в нужном нам направлении, прикрывая тылы и отбиваясь. В результате обмена ударами и у нас, и у них было уже достаточно синяков, появилась первая кровь. Тем не менее, ни одна из сторон не получила решающего преимущества, а время работало на нас. Поняв это, бандиты пустили в ход тяжелую артиллерию. Вспомнив про то, что является основным оружием пролетариата, малолетние маоисты начали прыгать, как обезьяны, вдоль дороги, подбирать тяжелые булыжники и метко швырять их в нас. Теперь нашей маленькой компании пришлось по-настоящему несладко. Мы старались уворачиваться, чтобы ненароком не поймать камень головой. У пары моих товарищей ручейки крови бегло стекали по разорванным рубашкам. Поняв, что дело оборачивается не в нашу пользу, мы решили вступить в переговоры.
Разговаривали двое - я и рослый израильтянин по имени Ицик. Ицик показал себя настоящим мастером переговорного процесса. Как видно, долгие годы, проведенные в израильской армии, не прошли даром.
- Зачем вам нужны наши деньги? - с широкой улыбкой обратился он к “комиссару”.
- Мы должны покупать оружие для того, чтобы воевать с королем! - последовал твердый ответ.
- Король - плохой? Он - проблема для вашего государства?
Получив утвердительный ответ, сопровождаемый длинным перечнем королевских злодеяний, Ицик сочувственно покачал головой:
- Мне знакомы эти проблемы. Ведь я из Израиля. Вы ведь знаете, что евреи в Израиле сражаются с палестинцами? И нам тоже нужно оружие для этой борьбы. Вы хотите, чтобы я оплатил вам оружие для того, чтобы убить короля? А может, вы сами поможете мне приобрести оружие для того, чтобы воевать с палестинцами?
- Но это - не наши проблемы! - воскликнул “комиссар”.
- Именно! - обрадовался Ицик. Казалось, он был готов расцеловать всех присутствующих маоистов, которые слушали его, опустив палки. - Именно! Вам нет и не может быть дела до нашей войны с палестинцами. Скажите, почему же в таком случае мне должно быть дело до ваших проблем с королем?
Разговор явно затягивался. В него вступил один из боевиков, который лучше, чем другие, владел английским, и был настроем весьма решительно. Ицик переключился на него. Тем временем, пока он разыгрывал роль добрячка, я вживался в образ самого злобного туриста. Признаюсь, для этого мне не надо было особо притворяться.
- Ты говоришь, что являешься маоистом? - наседал я на “комиссара”. - А я уверен, что ты - простой бандит! Я знаю, что лидер маоистов обещал поддерживать туризм в стране! А что делаете вы? Я обязательно свяжусь с ним через Интернет и сообщу о том, что ты вытворяешь в этом регионе. Уверен, тебе не поздоровится!
В доказательство того, что я всерьез намерен заняться этим делом, я потребовал его документы. Несколько сникший “комиссар”, порывшись в своей сумке, достал тетрадку, исписанную мелким почерком на непальском языке.
- Что это? - строго спросил я.
- Это - мой партийный дневник! - ответил мой оппонент.
Я расхохотался:
- Чушь! Исписанные от руки листочки - такое может сделать любой бездельник. Покажи мне свой партбилет! Мне много раз случалось общаться с коммунистами, и я прекрасно знаю, что у каждого из них должен быть партбилет. И если у тебя его нет, ты - не более чем простой бандит, и разговаривать с тобой надо по-другому!
“Комиссар” ненадолго задумался. Я заметил, что некоторые боевики внимательно прислушивались к нашему разговору. Теперь они выжидательно смотрели на своего вожака. Наконец, он раскрыл сумку и вынул из ее необъятных недр большую, явно художественную книгу на непальском языке. Книга была потрепанной и содержала множество закладок и заметок на полях, сделанных убористым почерком. Во всяком случае, она совершенно не походила на партбилет.
“Комиссар” торжествующе посмотрел на меня и изрек голосом, в котором сквозило неподдельное благоговение:
- Это - мой пропуск в мир революции. Книга Максима Горького “Мать”.
На этот раз настал мой черед лишиться дара речи.
Тем временем монолог Ицика достиг апогея. Он больше не беседовал, он вещал:
- Я, как и вы, был на войне. Я убивал палестинцев, палестинцы убивали меня и моих друзей. Я не хочу больше воевать. Мы все хотим жить в мире. Вы считаете, что я должен помогать вам в вашей войне? Но я приехал сюда отдыхать и любоваться вашей страной. И что я получил? Снова только раны. Теперь я вернусь отсюда в Израиль. Что я скажу людям о Непале? “Не приезжайте в это страну, там вас могут искалечить”. И из-за вас Непал потеряет много туристов. Из-за вас люди станут бедными. Это ли является целью маоистов?
- Но вы тоже ранили меня! - воскликнул один из бандитов, подняв окровавленную руку. - Вы повели себя как наши враги!
- Мы всего лишь оборонялись от нападения. Разве мы начали драку? А теперь мой друг серьезно ранен. Знаете, сколько стоит лечение в Катманду? Теперь не я должен платить вам, а вы должны компенсировать нам затраты на лечение!
Оригинальность этой идеи повергла маоистов в большую растерянность. Посовещавшись, они нашли у себя относительно чистую повязку для раны израильтянина. Кровь удалось остановить, но Ицик был непреклонен: рана серьезная, а ее лечение - затратно…
Беседа с бандитами продолжалась уже более двадцати минут. Постепенно до наших оппонентов стала доходить простая мысль: пока они мирно разговаривают в стороне от перекрестка с людьми, которые явно не собираются платить, остальные их потенциальные “клиенты” наверняка воспользовались ситуацией и давно ушли по другой дороге. Таким образом, они потеряли значительно больше денег, чем могли получить от нас. Мало того, с каждой последующей минутой они продолжали терять деньги. Атаковать людей, с которыми уже столько времени шла вполне дружелюбная беседа, было неудобно, да и опасно. Поэтому горе-грабители пошли на попятный. Сперва они еще пытались предоставить нам скидки - не согласятся ли уважаемые туристы заплатить половину суммы? А может, треть? Но Ицик лишь шире улыбался. Фонтан его красноречия с каждой минутой бил все сильнее, и менее опытные противники явно захлебывались в пучине слов. Наконец, растерянный “комиссар” согласился отпустить “людей с похожими проблемами” в обмен на обещание Ицика никому ничего не рассказывать об этом небольшом происшествии. На прощании Ицик долго жал руки всем маоистам и едва ли не лобызался с “комиссаром”, который уже готов был зарыдать - то ли под воздействием речей Ицика, то ли в печали по утраченным деньгам и иллюзиям. Маоисты ретировались, а мы, перевязав раны, продолжили наше путешествие. Ничто так не сближает людей как сражение плечом к плечу, так что после всего лишь нескольких часов знакомства мы с израильтянами стали закадычными друзьями.

Тем временем наше положение продолжало оставаться далеко не безоблачным: до городка Бени, из которого можно было уехать в Похару - туристическую столицу Непала, оставался еще долгий путь по пересеченной местности, а последний автобус уходил всего лишь через четыре часа. Надо было торопиться.
К счастью, в одной из местных деревушек нам удалось разыскать небольшой грузовик. В его кузове уже начали скапливаться люди, готовившиеся к поездке в Бени. Среди них я встретил несколько старых знакомых. Теперь они, еще недавно бодрые и веселые, жались по углам кузова, точно беженцы. По-видимому, перспектива долгого путешествия по скованному забастовками и митингами протеста Непалу не вызывала у них особого энтузиазма. Всего в грузовичок набилось около тридцати человек. Те, которым не хватало мест в салоне, лезли наверх, и брезент, который заменял нам крышу, глубоко прогибался под их весом, угрожая вот-вот лопнуть. Наконец мы тронулись в путь.
Сквозь узкое окошко я видел, как наши колеса подскакивают на ухабах в опасной близости от обрыва. Скоро к реву мотора стали примешиваться иные звуки - свист пуль и грохот гранатных взрывов. То ли маоисты решили возобновить атаку на Бени, то ли правительственные войска в очередной раз вознамерились выбить их с холма Пун, мимо которого мы проезжали. Испуганный водитель несколько раз порывался развернуться назад, но всякий раз жадность пересиливала страх. Так мы пересекли линию фронта, и вскоре уже радостно чокались в Бени прохладными напитками у автобуса, готового отправиться в Похару. Многочисленные картинки по бокам нашего средства передвижения с изображениями Боба Марли, конопли и обкурившегося Микки Мауса позволяли сделать определенные выводы о характере увлечений водителя.

Несомненно, самый лучший способ путешествия по Непалу - на автобусной крыше. Свежий ветерок обдувает тебя, резкие повороты на горном серпантине вдавливают то вправо, то влево. Вокруг, словно на пикнике, расположились твои друзья и веселые непальские школьники. Прощай, душная давка под крышей. Мы выше этих проблем! Автобус мчится вперед, громко сигналя на ходу, а мы хором поем песни. “Alabama song” Джимми Моррисона сменяет “Шолом алейхем”, а затем мы все - и непальцы, и израильтяне, и я - горланим местный хит, который содержит только пять слов: “Ом ма ни падме хум”. Наконец, за нами пристраивается другой автобус, на крыше которого расположился целый оркестр народных инструментов. Ревут трубы, пиликают струнные, гремят барабаны… Под песни и дружный смех наше большое путешествие вокруг Аннапурны, наконец, обретает счастливый финал. Впереди еще долгие дни всенепальской забастовки, купание красного слона и посещение крыши мира. Но это уже - совсем другие истории…

июль 2004 г.

Автор - Володя Сервиновский

Часть 2.Хроника одной забастовки

P.S. Другие рассказы этого автора, можно прочитать здесь.
 

---